А когда кончили писать запись, рассыпали золото и серебро, и царь велел украшать город, а потом устроили торжество. И Сейф-аль-Мулук вошёл к Бади-аль-Джемаль, и Сайд вошёл к Девлет-Хатун в одну и ту же ночь. И Сейф-аль-Мулук оставался наедине с Бади-аль-Джемаль сорок дней, и в какой-то день она сказала ему: «О царевич, осталась ли у тебя в сердце печаль о чем-нибудь?» – «Аллах спаси! – воскликнул Сейф-аль-Мулук. – Я исполнил мою мечту, и не осталось у меня в сердце никакой печали, но я хочу встретиться с моим отцом и с моей матерью в земле Египта и посмотрев, остались ли они здоровыми, или нет».
И Бади-аль-Джемаль приказала нескольким своим слугам доставить его с Саидом в землю Египта, и Сейф-альМулук встретился со своим отцом и с матерью, и Сайд тоже, и они провели с ними неделю. А потом каждый из них простился с отцом и с матерью, и они отправились в город Серендиб. И всякий раз, как их охватывала тоска по родным, они ездили к ним и возвращались. И Сейфаль-Мулук жил с Бади-аль-Джемаль наилучшей и приятнейшей жизнью, и Сайд с Девлет-Хатун так же, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.
Да будет же слава живому, который не умирает, он сотворил тварей и определил им смерть, он первый без начала и последний без конца! Вот конец того, что дошло до нас из рассказа о Сейф-аль-Мулуке и Бади-аль-Джемаль, а Аллах лучше знает правду и истину».
Сказка о Хасане басрийском (ночи 778—831)
Рассказывают также, что был в древние времена и минувшие века и столетия один купец среди купцов, пребывавший в земле Басры, и было у этого купца двое детей мужского пола, и обладал он большими деньгами. И определил Аллах всеслышащий и премудрый, чтобы преставился этот купец к милости великого Аллаха и оставил свои богатства, и принялись сыновья обряжать его и похоронили. А после того они разделили деньги между собою поровну, и каждый из них взял свою долю, и они открыли себе две лавки – один стал медником, а другой – ювелиром.
И ювелир, в один из дней, сидел у себя в лавке и вдруг видит – идёт на рынке, среди людей, человек персиянин. И он прошёл мимо лавки юноши-ювелира и взглянул на его изделия и осмотрел их с пониманием, и они ему понравились. А имя юноши-ювелира было Хасан. И персиянин покачал головой и сказал: «Клянусь Аллахом, ты хороший ювелир!» – и стал смотреть, как юноша работает. А тот стал смотреть в старую книгу, которая была у него в руке, и он всегда так поступал, когда люди любовались его красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью.
А когда настало время послеполуденной молитвы, лавка очистилась от людей, персиянин обратился к Хасану и сказал ему: «О дитя моё, ты красивый юноша! Что это за книга? У тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала семьсот семьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин обратился к Хасануювелиру и сказал ему: „О дитя моё, ты красивый юноша, и у тебя нет отца, а у меня нет сына, и я знаю ремесло, лучше которого нет на свете. Много народу из людей просило меня научить их, но я не соглашался, а теперь моя душа согласна, чтобы я научил тебя этому ремеслу и сделал тебя моим сыном. И я поставлю между тобою и бедностью преграду, и ты отдохнёшь от работы с молотком, углём и огнём“. – „О господин мой, а когда ты меня научишь?“ – спросил Хасан. И персиянин ответил: „Завтра я к тебе приду и сделаю тебе из меди чистое золото, в твоём присутствии“.
И Хасан обрадовался и простился с персиянином и пошёл к своей матери. Он вошёл и поздоровался и поел с нею и рассказал ей историю с персиянином, ошеломлённый, потеряв ум и разумение. И мать его сказала: «Что с тобой, о дитя моё? Берегись слушать слова людей, особенно персиян, и не будь им ни в чем послушен. Это великие обманщики, которые знают искусство алхимии и устраивают с людьми штуки и берут их деньги и съедают их всякой ложью». – «О матушка, – ответил Хасан, – мы люди бедные, и нет у нас ничего, на что бы он позарился и устроил с нами штуку. Этот персиянин – старец праведный, и на нем следы праведности, и Аллах лишь внушил ему склонность ко мне». И мать Хасана умолкла, затаив гнев. А сердце её сына было занято, и сон не брал его в эту ночь, так сильно он радовался тому, что сказал ему персиянин.
А когда наступило утро, он взял ключи и отпер лавку, и вдруг подошёл к нему тот персиянин. И Хасан поднялся для него и хотел поцеловать ему руки, но старик не дал ему и не согласился на это и сказал: «О Хасан, приготовь плавильник и поставь мехи». И Хасан сделал то, что велел ему персиянин, и зажёг угли. И тогда персиянин спросил его: «О дитя моё, есть у тебя медь?» – «У меня есть сломанное блюдо», – ответил Хасан. И персиянин велел ему сжать блюдо и разрезать его ножницами на мелкие куски. И Хасан сделал так, как сказал ему старик, и изрезал блюдо на мелкие куски и, бросив их в плавильник, дул на огонь мехами, пока куски не превратились в жидкость. И тогда персиянин протянул руку к своему тюрбану и вынул из него свёрнутый листок и, развернув его, высыпал из него в плавильник с полдрахмы чего-то, и это было что-то похожее на жёлтую сурьму. И он велел Хасану дуть на жидкость мехами, и Хасан делал так, как он ему велел, пока жидкость не превратилась в слиток золота.
И когда Хасан увидел это, он оторопел, и его ум смутился от охватившей его радости. И он взял слиток и перевернул его и, взяв напильник, обточил слиток, и увидел, что это чистое золото высшей ценности. И его ум улетел, и он был ошеломлён от сильной радости и склонился к руке персиянина, чтобы её поцеловать, но тот не дал ему и сказал: «Возьми этот слиток, пойди на рынок, продай его и получи его цену поскорее, и не разговаривай». И Хасан пошёл на рынок и отдал слиток посреднику, и тот взял его и потёр и увидел, что это чистое Золото. И ворота пены открыли десятью тысячами дирхемов, и купцы стали набавлять, и посредник продал слиток за пятнадцать тысяч дирхемов, и Хасан получил его цену. И он пошёл домой и рассказал матери обо всем, что сделал, и сказал: «О матушка, я научился этому искусству».
И мать стала над ним смеяться и воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала ночь, дополняющая до семисот восьмидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Хасан-ювелир рассказал своей матери о том, что сделал персиянин, и сказал: „Я научился этому искусству“, его мать воскликнула: „Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!“ – и умолкла, затаив досаду.
А Хасан взял по своей глупости ступку и пошёл с нею к персиянину, который сидел в лавке, и поставил её перед ним. И персиянин спросил его: «О дитя моё, что ты хочешь делать с этой ступкой?» – «Мы положим её в огонь и сделаем из неё золотые слитки», – сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «О сын мой, бесноватый ты, что ли, чтобы выносить на рынок два слитка в один и ют же день! Разве ты не знаешь, что люди нас заподозрят и пропадут наши души? О дитя моё, когда я научу тебя этому искусству, не применяй его чаще, чем один раз в год, – этого хватит тебе от года до года». – «Ты прав, о господин мой», – сказал Хасан и сел в лавке и поставил плавильник и бросил уголь в огонь. И персиянин спросил его: «О дитя моё, что ты хочешь?» – «Научи меня этому искусству», – сказал Хасан. И персиянин засмеялся и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Ты, о сын мой, малоумен и совсем не годишься для этого искусства. Разве кто-нибудь в жизни учится этому искусству на перекрёстке дороги или на рынках? Если мы займёмся им в этом месте, люди скажут на нас: „Они делают алхимию“. И услышат про нас судьи, и пропадут наши души. Если ты хочешь, о дитя моё, научиться этому искусству, пойдём со мной ко мне в дом».