Потом она запечатала письмо и подала его мне, и я взял его и пошёл к дому Джубейра ибн Умейра ашШейбани. И оказалось, что Джубейр на охоте, и я сел подождать его, и пока я сидел, вдруг он приехал с охоты, и когда я увидел его верхом, о повелитель правоверных, мой разум смутился от его красоты и прелести. И Джубейр обернулся и увидел, что я сижу у ворот его дома, и, увидев меня, сошёл с коня, и, подойдя ко мне, обнял меня и приветствовал, и представилось мне, что я обнял весь мир со всем, что в нем есть. Потом он вошёл со мной в дом и посадил меня на свою постель и велел подать столик. И подали столик из хорасанского клёша с золотыми ножками, и были на нем всякие кушанья и всевозможное мясо, пожаренное на сковородке или на вертеле, и подобное этому. И, усевшись за столик, я стал внимательно его разглядывать и увидел, что на нем написаны такие стихи…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот тридцати, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Али ибн Мансур говорил: «И, усевшись за столик Джубейра ибн Умейра аш-Шейбани, я стал внимательно его разглядывать и увидел, что на нем написаны такие стихи:

Потом Джубейр ибн Умейр сказал: «Протяни руку к нашему кушанью и залечи нам сердце, поев нашей пищи». – «Клянусь Аллахом, – ответил я ему, – „Я не съем ни одного кусочка твоего кушанья, пока ты не исполнишь моей нужды!“ – „Что у тебя за нужда?"спросил он. И я вынул письмо, и, когда Джубейр прочитал его и понял, что в нем было, он разорвал его и кинул на землю и сказал мне: «О ибн Мансур, каковы бы ни были твои нужды, мы их исполним, кроме этой, которая относится к написавшей это письмо, – на её письмо нет у меня ответа“.

И я поднялся сердитый, а он уцепился за мой подол и сказал мне: «О ибн Мансур, я расскажу тебе о том, что она тебе сказала, хотя меня и не было с вами». – «Что же она мне сказала?» – спросил я, и Джубейр ответил: «Разве не сказала тебе написавшая это письмо» «Если ты мне принесёшь от него ответ, у меня будет для тебя пятьсот динаров, а если не принесёшь мне от него ответ, у меня будет для тебя, за то, что ты сходил, сто динаров?» – «Да», – ответил я. И юноша сказал» «Сиди сегодня у меня – ешь, пей, наслаждайся и веселись и возьми себе пятьсот динаров». И я сидел у него и ел, и пил, и наслаждался, и веселился, и развлекал его рассказами, а потом я сказал: «О господин, нет в твоём доме музыки?»

«Мы уже долгое время пьём без музыки», – ответил он мне. А потом позвал кого-то из своих невольниц и крикнул: «О Шеджерет-ад-Дурр!» И невольница ответила ему из своей комнаты, а у неё была лютня – изделие индусов – завёрнутая в зелёный шёлковый чехол. И невольница пришла и села и, положив лютню на колени, прошлась по ней на двадцать одни лад, а затем она вернулась к первому ладу и, заведя напев, произнесла такие стихи:

И когда невольница окончила своё стихотворение, её господин закричал великим криком и упал без памяти, а невольница сказала: «Да не взыщет с тебя Аллах, о старец! Мы долгое время пьём без музыки, боясь для нашего господина припадка, подобного этому. Но ступай в ту комнату и спи там».

И я отправился в комнату, которую она мне указала, и проспал там до утра, и вдруг пришёл ко мне слуга, у которого был мешок с пятью сотнями динаров и сказал мне: «Вот то, что обещал тебе мой господин, но только не возвращайся к девушке, которая послала тебя, и пусть будет, как будто ни ты не слышал об этой истории, ни мы не слышали». – «Слушаю и повинуюсь!"отвечал я и взял мешок и отправился своей дорогой, говоря про себя: „Девушка ждёт меня со вчерашнего дня. Клянусь Аллахом, я не премину вернуться к ней и расскажу ей, что произошло между мною и юношей, так как, если я не вернусь к ней, она, может быть, станет меня бранить и бранить всякого, кто пришёл из моей страны“.

И я отправился к девушке и нашёл её стоящей за занавеской, и, увидав меня, она сказала: «О ибн Мансур, ты не исполнил моей нужды?» – «Кто осведомил тебя об этом?» – спросил я. И она оказала: «О ибн Мансур, я открыла ещё и другое: когда ты подал ему бумажку, он разорвал её и бросил и сказал тебе: „О ибн Мансур, какие бы ни были у тебя нужды, мы все исполним, кроме того, что нужно писавшей эту бумажку – нет для неё у меня ответа“. И ты поднялся сердитый, и он вцепился в твой подол и сказал тебе: „О ибн Мансур, сиди у меня, сегодня ты мой гость. Ешь, пей, наслаждайся, и веселись, и возьми себе пятьсот динаров“. И ты сидел у него, ел и пил, и наслаждался, и веселился, и развлекал его рассказами, и невольница спела такуюто песню с такими-то стихами, и он упал без памяти».

И я спросил её, о повелитель правоверных: «Разве ты была с нами?» И она сказала: «О ибн Мансур, разве не слышал ты слов поэта:

Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить её…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала триста тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: „Но только, о ибн Мансур, ночь и день не сменяются над вещью без того, чтобы изменить её“.

И потом она подняла глаза к небу и сказала: «Боже мой и господин и владыка, как ты испытал меня любовью к Джубейру ибн Умейру, так испытай его любовью ко мне, если даже любовь перейдёт из моего сердца в его сердце».

И затем она дала мне сто динаров за мой путь, и я взял их и пошёл к султану Басры и увидел, что тот уже приехал с охоты. И я взял у него положенное и вернулся в Багдад.

Когда же наступил следующий год, я отправился в город Басру, чтобы попросить, как обычно, положенное мне жалованье, и султан дал мне положенное. И когда я хотел возвратиться в Багдад, я стал размышлять про себя о девушке Будур и сказал: «Клянусь Аллахом, я непременно пойду к ней и посмотрю, что произошло у неё с её другом».